Неточные совпадения
— А! — сказал Левин, более слушая
звук ее голоса, чем слова, которые она говорила, всё время думая о дороге, которая шла теперь
лесом, и обходя те места, где бы она могла неверно ступить.
Не удалось бы им там видеть какого-нибудь вечера в швейцарском или шотландском вкусе, когда вся природа — и
лес, и вода, и стены хижин, и песчаные холмы — все горит точно багровым заревом; когда по этому багровому фону резко оттеняется едущая по песчаной извилистой дороге кавалькада мужчин, сопутствующих какой-нибудь леди в прогулках к угрюмой развалине и поспешающих в крепкий замок, где их ожидает эпизод о войне двух роз, рассказанный дедом, дикая коза на ужин да пропетая молодою мисс под
звуки лютни баллада — картины, которыми так богато населило наше воображение перо Вальтера Скотта.
После нескольких
звуков открывалось глубокое пространство, там являлся движущийся мир, какие-то волны, корабли, люди,
леса, облака — все будто плыло и неслось мимо его в воздушном пространстве. И он, казалось ему, все рос выше, у него занимало дух, его будто щекотали, или купался он…
Пожалуй; но ведь это выйдет вот что: «Англия страна дикая, населена варварами, которые питаются полусырым мясом, запивая его спиртом; говорят гортанными
звуками; осенью и зимой скитаются по полям и
лесам, а летом собираются в кучу; они угрюмы, молчаливы, мало сообщительны.
В пространстве носятся какие-то
звуки;
лес дышит своею жизнью; слышатся то шепот, то внезапный, осторожный шелест его обитателей: зверь ли пробежит, порхнет ли вдруг с ветки испуганная птица, или змей пробирается по сухим прутьям?
Чуть брезжилось; звезды погасли одна за другой; побледневший месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам. На другой стороне неба занималась заря. Утро было холодное. В термометре ртуть опустилась до — 39°С. Кругом царила торжественная тишина; ни единая былинка не шевелилась. Темный
лес стоял стеной и, казалось, прислушивался, как трещат от мороза деревья. Словно щелканье бича,
звуки эти звонко разносились в застывшем утреннем воздухе.
Я велел разбудить остальных людей и выстрелил.
Звук моего выстрела всколыхнул сонный воздух. Гулкое эхо подхватило его и далеко разнесло по
лесу. Послышалось быстрое бренчанье гальки и всплеск воды в реке. Испуганные собаки сорвались со своих мест и подняли лай.
Я стал направлять его взгляд рукой по линии выдающихся и заметных предметов, но, как я ни старался, он ничего не видел. Дерсу тихонько поднял ружье, еще раз внимательно всмотрелся в то место, где было животное, выпалил и — промахнулся.
Звук выстрела широко прокатился по всему
лесу и замер в отдалении. Испуганная кабарга шарахнулась в сторону и скрылась в чаще.
Аннушка проворно ушла в
лес. Касьян поглядел за нею вслед, потом потупился и усмехнулся. В этой долгой усмешке, в немногих словах, сказанных им Аннушке, в самом
звуке его голоса, когда он говорил с ней, была неизъяснимая, страстная любовь и нежность. Он опять поглядел в сторону, куда она пошла, опять улыбнулся и, потирая себе лицо, несколько раз покачал головой.
Эхо подхватило
звук выстрела и далеко разнесло его по
лесу.
Величавая тишина
леса сразу огласилась
звуками топоров и голосами людей. Стрелки стали таскать дрова, расседлывать коней и готовить ужин.
В переходе от дня к ночи всегда есть что-то таинственное. В
лесу в это время становится сумрачно и тоскливо. Кругом воцаряется жуткое безмолвие. Затем появляются какие-то едва уловимые ухом
звуки. Как будто слышатся глубокие вздохи. Откуда они исходят? Кажется, что вздыхает сама тайга. Я оставил работу и весь отдался влиянию окружающей меня обстановки. Голос Дерсу вывел меня из задумчивости.
Быть в
лесу, наполненном дикими зверями, без огня, во время ненастья — жутко. Сознанье своей беспомощности заставило меня идти осторожно и прислушиваться к каждому
звуку. Нервы были напряжены до крайности. Шелест упавшей ветки, шорох пробегающей мыши казались преувеличенными, заставляли круто поворачивать в их сторону.
Я прислушался. Со стороны, противоположной той, куда ушли казаки, издали доносились странные
звуки. Точно кто-нибудь рубил там дерево. Потом все стихло. Прошло 10 минут, и опять новый
звук пронесся в воздухе. Точно кто-то лязгал железом, но только очень далеко. Вдруг сильный шум прокатился по всему
лесу. Должно быть, упало дерево.
Время от времени в
лесу слышались странные
звуки, похожие на барабанный бой. Скоро мы увидели и виновника этих
звуков — то была желна. Недоверчивая и пугливая, черная с красной головкой, издали она похожа на ворону. С резкими криками желна перелетала с одного места на другое и, как все дятлы, пряталась за деревья.
Вдруг по
лесу прокатился отдаленный
звук выстрела. Я понял, что это стрелял Дерсу. Только теперь я заметил, что не одни эти олени дрались. Рев их несся отовсюду; в
лесу стоял настоящий гомон.
Я, кажется, чувствовал, что «один в
лесу» — это, в сущности, страшно, но, как заколдованный, не мог ни двинуться, ни произнести
звука и только слушал то тихий свист, то звон, то смутный говор и вздохи
леса, сливавшиеся в протяжную, глубокую, нескончаемую и осмысленную гармонию, в которой улавливались одновременно и общий гул, и отдельные голоса живых гигантов, и колыхания, и тихие поскрипывания красных стволов…
Девки в
лес, я за ними», — веселая песня, которую, однако, он поет с такою скукой, что под
звуки его голоса начинаешь тосковать по родине и чувствовать всю неприглядность сахалинской природы.
Находя в этих
звуках сходство с отвратительным криком грызущихся кошек, народ называет иволгу дикою кошкой] стонут рябые кукушки, постукивают, долбя деревья, разноперые дятлы, трубят желны, трещат сойки; свиристели, лесные жаворонки, дубоноски и все многочисленное крылатое, мелкое певчее племя наполняет воздух разными голосами и оживляет тишину
лесов; на сучьях и в дуплах дерев птицы вьют свои гнезда, кладут яйца и выводят детей; для той же цели поселяются в дуплах куницы и белки, враждебные птицам, и шумные рои диких пчел.
Этот лет по одним и тем же местам называется охотниками «тяга»] издавая известные
звуки, похожие на хрюканье или хрипенье, часто вскакивая с большим шумом из-под ног крестьянина, приезжающего в
лес за дровами, также был им замечен по своей величине и отличному от других птиц красноватому цвету и получил верное название.
Его мрак имеет что-то таинственное, неизвестное; голос зверя, птицы и человека изменяются в
лесу, звучат другими, странными
звуками.
Поэзия первого зимнего дня была по-своему доступна слепому. Просыпаясь утром, он ощущал всегда особенную бодрость и узнавал приход зимы по топанью людей, входящих в кухню, по скрипу дверей, по острым, едва уловимым струйкам, разбегавшимся по всему дому, по скрипу шагов на дворе, по особенной «холодности» всех наружных
звуков. И когда он выезжал с Иохимом по первопутку в поле, то слушал с наслаждением звонкий скрип саней и какие-то гулкие щелканья, которыми
лес из-за речки обменивался с дорогой и полем.
Это был старый и густой
лес, полный сумрака и таинственной тишины, в которой слышатся едва уловимые ухом
звуки, рождающие в душе человека тоскливое чувство одиночества и безотчетный страх.
— Надо бы «взреветь», — сказал Ноздрин и, приложив руки ко рту в виде рупора, закричал что есть силы, но
звук голоса не распространился по
лесу и как-то глухо затерялся поблизости.
На каждом шагу, в каждом
звуке, в каждом легком движении ветра по вершинам задумчивого
леса — везде чувствуется сила целостной природы, гордой своею независимостью от человека.
Звуки лились мерно и заунывно, то звонкими серебряными струями, то подобные шуму колеблемого
леса, — вдруг замолкли, как будто в порыве степного ветра.
— А потом, — продолжал Берсенев, — когда я, например, стою весной в
лесу, в зеленой чаще, когда мне чудятся романтические
звуки Оберонова рога (Берсеневу стало немножко совестно, когда он выговорил эти слова), — разве и это…
— Знаю и я эти
звуки, знаю и я то умиление и ожидание, которые находят на душу под сенью
леса, в его недрах, или вечером, в открытых полях, когда заходит солнце и река дымится за кустами.
Но прежде чем лодка пристала к берегу, Увару Ивановичу еще раз удалось удивить своих знакомых: заметив, что в одном месте
леса эхо особенно ясно повторяло каждый
звук, он вдруг начал кричать перепелом.
Равномерные ночные
звуки, шуршанье камышин, храпенье казаков, жужжанье комаров и теченье воды прерывались изредка то дальним выстрелом, то бульканьем отвалившегося берега, то всплеском большой рыбы, то треском зверя по дикому, заросшему
лесу.
Не то, чтоб ему было страшно, но он чувствовал, что другому на его месте могло быть страшно, и, с особенным напряжением вглядываясь в туманный, сырой
лес, вслушиваясь в редкие слабые
звуки, перехватывал ружье и испытывал приятное и новое для него чувство.
Где-то в
лесу звонко рубил топор сырое смолевое дерево; пахнýло дымом и смешанным гулом самых разнородных
звуков, точно в
лесу варился громадный котел.
Декорация второго действия. Вечер, уже зашло солнце. Под соснами Басов и Суслов играют в шахматы. На террасе Саша накрывает на стол к ужину. С правой стороны из
леса доносятся хриплые
звуки граммофона; в комнатах Калерия играет на рояле что-то грустное.
Резвые, красивые медные
звуки игриво понеслись по
лесу, звонко отражаясь от деревьев и сливаясь где-то далеко в другой оркестр, который, казалось, то перегонял первый, то отставал от него.
Но Илье не спалось. Было жутко от тишины, а в ушах всё дрожал этот жалобный
звук. Он пристально оглядел местность и увидал, что дядя смотрит туда, где, над горой, далеко среди
леса, стоит пятиглавая белая церковь, а над нею ярко сияет большая, круглая луна. Илья узнал, что это ромодановская церковь, в двух верстах от неё, среди
леса, над оврагом, стоит их деревня — Китежная.
Проснулся он среди ночи от какого-то жуткого и странного
звука, похожего на волчий вой. Ночь была светлая, телега стояла у опушки
леса, около неё лошадь, фыркая, щипала траву, покрытую росой. Большая сосна выдвинулась далеко в поле и стояла одинокая, точно её выгнали из
леса. Зоркие глаза мальчика беспокойно искали дядю, в тишине ночи отчётливо звучали глухие и редкие удары копыт лошади по земле, тяжёлыми вздохами разносилось её фырканье, и уныло плавал непонятный дрожащий
звук, пугая Илью.
Ни
звука! И видишь ты синий
Свод неба, да солнце, да
лес,
В серебряно-матовый иней
Наряженный, полный чудес...
К закату солнца вся артель «убилась» за ивахинскими плотами. Под
звуки унылой «Дубинушки» бревна выкатывали на берег и руками втаскивали на подъемы. Скоро весь ивахинский
лес высился в клади на крутояре, недоступный для шаловливой реки.
Зашуршал по листьям редкий теплый дождь, и вместе с ним исчезла всякая надежда найти лесную сторожку: в молчаливом
лесу они шли одни, и было в этом что-то похожее на дорогу и движение, а теперь в шорохе листвы двинулся весь
лес, наполнился
звуком шагов, суетою.
Этот крик имеет в себе что-то божественное и угнетающее. У кого есть сердечная рана, тот не выносит этого крика, он ее разбередит. Убийцы Ивика, закопанного в
лесу, вздрогнули при этих
звуках и сами назвали дела свои.
Здесь отдыхал в полдень Борис Петрович с толпою собак, лошадей и слуг; травля была неудачная, две лисы ушли от борзых и один волк отбился; в тороках у стремянного висело только два зайца… и три гончие собаки еще не возвращались из
лесу на
звук рогов и протяжный крик ловчего, который, лишив себя обеда из усердия, трусил по островам с тщетными надеждами, — Борис Петрович с горя побил двух охотников, выпил полграфина водки и лег спать в избе; — на дворе всё было живо и беспокойно: собаки, разделенные по сворам, лакали в длинных корытах, — лошади валялись на соломе, а бедные всадники поминутно находились принужденными оставлять котел с кашей, чтоб нагайками подымать их.
Место, где можно было сойтись, это был
лес, куда бабы ходили с мешками за травой для коров. И Евгений знал это и потому каждый день проходил мимо этого
леса. Каждый день он говорил себе, что он не пойдет, и каждый день кончалось тем, что он направлялся к
лесу и, услыхав
звук голосов, останавливаясь за кустом, с замиранием сердца выглядывал, не она ли это.
Мелкий желтоватый мох скрадывает малейший
звук, и вы точно идете по ковру, в котором приятно тонут ноги; громадные папоротники, которые таращатся своими перистыми листьями в разные стороны, придают картине
леса сказочно-фантастический характер.
В просыпавшемся
лесу перекликались птичьи голоса; картине недоставало только первого солнечного луча, чтобы она вспыхнула из края в край всеми красками, цветами и
звуками горячего северного летнего дня.
Крик филина и маленьких сов особенной породы, которых он слыхал, может быть, и прежде, но который не походил на слышимые им теперь
звуки в
лесу, не мог ли показаться ему и хохотом, и стоном, и воем, и чем угодно?
Весьма естественно, что какой-нибудь охотник, застигнутый ночью в
лесу, охваченный чувством непреодолимого страха, который невольно внушает темнота и тишина ночи, услыхав дикие
звуки, искаженно повторяемые эхом лесных оврагов, принял их за голос сверхъестественного существа, а шелест приближающихся прыжков зайца — за приближение этого существа.
Я уже говорил в моих «Записках ружейного охотника», что в больших
лесах, пересекаемых глубокими оврагами, в тишине вечерних сумерек и утреннего рассвета, в безмолвии глубокой ночи крик зверя и птицы и даже голос человека изменяются и звучат другими, какими-то странными, неслыханными
звуками; что ночью слышен не только тихий ход лисы или прыжки зайца, но даже шелест самых маленьких зверьков.
Живые человеческие
звуки почудились мне в недальнем расстоянии. Я стал прислушиваться… Кто-то шел по
лесу… прямо на меня.
И вот раздался первый, негромкий, похожий на удар топора дровосека, ружейный выстрел. Турки наугад начали пускать в нас пули. Они свистели высоко в воздухе разными тонами, с шумом пролетали сквозь кусты, отрывая ветви, но не попадали в людей.
Звук рубки
леса становился все чаще и наконец слился в однообразную трескотню. Отдельных взвизгов и свиста не стало слышно; свистел и выл весь воздух. Мы торопливо шли вперед, все около меня были целы, и я сам был цел. Это очень удивляло меня.
Она благодетельными законами [Указы 1763 г., Июля 22 и 1764, Марта 11.] привлекла трудолюбивых иностранцев в Россию, и
звук секиры раздался в диких
лесах; пустыни оживились людьми и селениями; плуг углубился в свежую землю, и Природа украсилась плодами трудов человеческих.